Tag

Здравствуйте, уважаемые матушка Ангелина, отец Даниил и все трудящиеся во славу Божию в монастыре! Поздравляю вас с великим, светлым и горьким праздником – Днём Победы! Низкий поклон вам за то, что вы помогаете сохранять память о наших предках, которые своим тяжким ратным трудом завоевали эту Победу, а многие заплатили за неё своими жизнями.

Спасибо за то, что Вы нашли время на то, чтобы написать мне письмо, благодарю за присланное свидетельство на именной кирпич на строительство Вашего, а вернее – нашего (смею надеяться, что имею право так сказать) монастыря. Ведь в синодике Спасо-Богородицкого монастыря записаны четыре моих родственника, а в разделе «У Бога все живы» на сайте монастыря помещён рассказ о моём дяде – Семёнове Кузьме Ивановиче. Простите, что не написала Вам раньше, сразу по получении Вашего письма, но у меня были проблемы с компьютером, а потом отвлекали хлопоты, связанные с поездкой на родину отца. Давно хотела вам написать, поделиться самым сокровенным, что связывает меня с монастырём и вообще с Вяземским краем.

Дело в том, что мои предки со стороны мамы – она сама, дед, бабушка, прадед и все-все предки жили на Вяземской земле, в деревне Походино вблизи Хмелиты, мама закончила Хмелитскую школу, в которой учились и мои дяди, но только до революции. Мама очень трепетно относилась к памяти о своей родине, хотя рано – уже в 14 лет уехала оттуда и всю жизнь прожила в Подмосковье, в Подольском районе.

Она очень много рассказывала о своей семье, о родных краях; когда ещё была возможность, ездила на родину и нас, своих детей, возила туда.

Среди семейных реликвий, которые бережно хранились мамой, самыми дорогими были письма её родных братьев, которые сгинули в годы тяжких испытаний нашего нелёгкого двадцатого века: один – Каллистрат в Гражданскую, а другой – Кузьма – в Великую Отечественную войну. Мы с мамой много раз перечитывали их письма со слезами на глазах.

Каллистрат восемнадцатилетним юношей был призван в Красную армию в 1919 году, он был направлен в продотряд в Вятскую губернию реквизировать скот и продовольствие для Красной армии. Невозможно без слёз читать его письма домой о том, как ему тяжело там приходилось, как тошно, как не может он слышать плач детей, как рвался домой и как чувствовал он, что не суждено ему вырваться из этой страшной действительности. Потом уже, знакомясь с архивными документами, я очень много ужасных подробностей узнала о тех событиях, о той жуткой бесчеловечной войне, которая в то время шла в Вятской губернии, в которой жестокость проявлялась и с одной и с другой стороны.

Из архивных документов я узнала, что Каллистрат, стремясь уйти от этой войны, подаёт заявление о выходе из партии; есть соответствующее заявление в хмелитскую партъячейку РСДРП. Однако это ему не удалось; его просто перевели в другую воинскую часть, он стал служить в Ржеве. И вот здесь-то, заболев, он и умирает в 1922 году в Ржевском военном госпитале при операции. Причём когда мой дед, отец Каллистрата, поехал в Ржев, он даже не смог найти могилу сына. Мама не могла понять, почему. И только работая в архивах, я смогла понять причину, она страшна и проста до банальности: просто на то, чтобы хоронить по-человечески (я уж не говорю – по-христиански) умерших в госпитале красноармейцев, ни у госпиталя, ни у местных властей не было денег на гробы, а не то что на отдельные захоронения. Их хоронили в общей могиле, без гробов, да толком даже не закапывали, так что весной, когда полая вода размывала могилу, местные жители видели останки. Вот такие страшные детали вскрываются.

Я ездила в Ржев, видела это захоронение – в Великую Отечественную войну туда же хоронили советских солдат, умерших в госпиталях. Фамилии этих воинов высечены на камне, есть памятник. А вот имён тех, кто похоронен здесь в Гражданскую, – нет. Такая трагическая судьба у Каллистрата Ивановича Семёнова – он умер двадцатиоднолетним юношей. Спасибо, что вы в своих молитвах поминаете раба Божия Каллистрата. Это был очень чистый душой, чуткий и мудрый не по годам молодой человек, именно таким он предстаёт в своих письмах, и таким остался в памяти родных и живёт в памяти нас, его потомков.

Моя мама очень хотела больше узнать о судьбе своих братьев, но, к великому сожалению, при жизни ей этого не удалось сделать, и я, когда появилась такая возможность, веду поисковую работу в архивах, использую ресурсы Интернета. Это я должна сделать, выполняя желание моей покойной мамы. Многое мне удалось узнать, но далеко не всё, так что поиск продолжается.

Судьба другого маминого брата – Кузьмы – не менее трагична. Он без вести пропал в Великую Отечественную войну. Рассказ о нём, как я уже говорила, помещён на сайте монастыря в разделе «У Бога все живы». Когда я, ведя поиски сведений о Кузьме, читала документы в ЦАМО в Подольске – отчёты о боевых действиях, приказы, журналы боевых действий, — мне было очень тяжело: как будто воочию видишь эти бои за каждый метр земли, за каждый безымянный ручей, за каждую безымянную высоту. И столькими потерями, столькими жертвами отвоёваны эти метры, что становится страшно. И самое трагичное – это то, что многие бойцы остались безымянными, без вести пропавшими.

К сожалению, слова о том, что никто не забыт, зачастую остаются только словами. Как стало известно из военных документов, 106 танковая бригада, в которой воевал Кузьма Семёнов, в марте 1943 года в боях под Харьковом попала в окружение, так что все документы, опасаясь того, что они могут попасть к врагам, сожгли. Так что извещения о погибших не могли послать, поэтому очень много пропавших без вести. Кроме того, когда я изучала в московском архиве документы завода «Компрессор», на котором работал Кузьма в войну, я узнала, что все документы этого завода до 1941 года включительно осенью 41-го, когда грозила опасность захвата Москвы, «были уничтожены путём сожжения». Да и самого завода сейчас уже не существует – он признан банкротом. Так же как и музея этого завода. А ведь в войну на «Компрессоре» выпускали знаменитые «Катюши», так много сделавшие для нашей победы. Более того, как выяснилось, Кузьма был призван с другого московского военного завода — № 192, и сейчас существует правопреемник этого завода. Но когда я попыталась в архиве этого предприятия запросить документы о Кузьме, их там почему-то не нашли. В общем, как писал Твардовский в стихотворении «Я убит подо Ржевом»:

«…И во всём этом мире до конца его дней ни петлички, ни лычки с гимнастёрки моей».

С этим невозможно согласиться, так не должно быть! И поэтому, когда я узнала, что под Вязьмой есть монастырь, где на поминовение можно записать имена павших воинов, я поняла: мне нужно поехать туда.

Я прошу прощения за моё многословие, за то, что я так подробно пишу обо всём, уж очень наболело. Кроме того, я хочу подчеркнуть ту мысль, что очень важно нам, потомкам погибших воинов, не быть равнодушными к памяти о наших родных, которые отдали жизни за нас, за нашу землю. И как нам нужно быть благодарными вам – тем, кто хранит эту память, кто молится за наших родных, отдавших жизни за други своя. Ещё раз – примите самые искренние слова благодарности за память. Божией помощи вам в ваших делах! Надеюсь ещё не один раз приехать в ставшие мне тоже родными ваши края.

С уважением, Субботина Людмила

Рассказывает Евгения Дубчак.

«Я помню и одного и второго деда, Николая и Андрея. Оба были на фронте и истории военные я знала с детства. Что-то знала, слышала, но не до конца, конечно.

Чаще я разговаривала с дедушкой по маминой линии, с дедом Андреем, так как-то он мне ближе был. Но о войне рассказывать оба мои деда не любили».

Дед Евгении – Николай Халин – воевал в составе армий под командованием маршала Советского Союза Семена Тимошенко, на тот момент — генерала Тимошенко. Здесь мы не прослеживаем ход военной операции, а делимся субъективными переживаниями и рассказами потомков воина Николая, его внучки – Евгении, его сына – Геннадия. Армии под командованием маршала Тимошенко попали в немецкое окружение, пленных угнали в лагерь.

Халин Николай Александрович. Дед Николай

Среди пленных был и дед Евгении – Николай. А когда он спустя годы плена и тяжелого труда вернулся на родину, его негласно лишили права работать преподавателем в школе. Николай, прошедший немецкий плен, считался неблагонадежным. Жизнь Николая Халина на родине ждала тяжелая – работа на шахте, а потом – на арматурном заводе. Ему пришлось пройти службу в НКВД, в лагере. Но его навсегда согревала любовь к литературе, к поэзии, ко стихам.

«В военкомате дед Николай написал полный отчет о том, как находился в лагере. Это было уже годах в 50-х, а почему, я не поняла. Деда ведь реабилитировали. Хотя в школе он больше никогда не работал. Нельзя было. Такое негласное правило.

Поэтому он поехал работать на рудниках, поехал к своей сестре в Тырныауз, там родился мой отец. И жизнь там была тяжелая, и работа тяжелая.

Я вспоминаю, как отец рассказывал, что на высоте ты идешь, и вдруг тебе нечем дышать. Разряжен воздух. И надо срочно искать, где воздух есть. Там они пожили. Потом переехали в Георгиевск и всю жизнь дед работал на арматурном заводе.

Но то, что я о нем помню, так это то, как он читал стихи Пушкина, наизусть все поэмы.

Еще помню, дед рассказывал, как его перегоняли в лагерь.

Он рассказывал, что шел босой и три раза кожа слезала с ног. Это я с детства помню.

И еще про капусту, которую он от голода украл. Куда-то он этот кочан капусты спрятал, под крылечко, что ли, но подозревал, что его увидели. И хотелось ему ночью пойти, поесть припрятанную капусту, и голод его гнал, но чувство, что его увидели, останавливало. И все же дед пошел, а его там уже поджидали, естественно. Охранники лагеря избили его до полусмерти цепями за этот кочан капусты…

До недавнего времени, я даже не знала, что дед в Освенциме был, недолго, на распределении, но все же. Это для меня открытие.

А еще для меня радость, что сын мой Андрей (это уже четвертое поколение «от военного», то есть, он знает еще меньше, чем я), когда взял в руки рукописи прадеда, сидел, читал внимательно. Ему все это интересно.

Отец мой пошел в военкомат и взял эти записи деда. Полный отчет об этапах плена, о том, как все это было.

Евгения Дубчак с сыном Андреем на 50-летнем юбилее свадьбы родителей

Честно говоря, у нас был шок. И у меня, и у моего сына. Мы читали рукописи на одном дыхании, все детали, подробности. Я помнила о том, что, ну да, дед был в Германии, но я не знала подробностей.

А потом в интернете я посмотрела и узнала, что, оказывается, и лагерь этот есть, сейчас он как музей, и фабрика, где дед работал, сохранилась. Действует. Мы летом собираемся ехать в Германию с моими родителями и сыном, вот, сейчас смотрю маршрут, мне кажется, надо в эти места заехать.

Репин Андрей Терентьевич. Дед Андрей

Второй дед – по маминой линии – Андрей у нас тоже интересный. Он прошел все три основные битвы: Сталинградскую, битву на Малой земле и Кенигсберг. Дед носил с собой написанную на бумаге молитву, и как-то на фронте пуля попала в него, в две копейки в кармане, и остановилась у сердца, у молитвы, которую дед хранил на груди. Деда Андрея после этого случая орденом Красной Звезды наградили, так что, как в песне поется, пуля пробила дыру для награды».

Рассказ Халина Геннадия Николаевича. Записала дочка Евгения Дубчак

«Мой отец – твой дедушка – Халин Николай Александрович – родился в 1913-м году. Окончил иноземцевское педучилище, стал учителем начальных классов, закончил он педучилище в 1937-м году.

Его распределили работать учителем в село Новозаведенное Георгиевского района. Будем так считать, хотя в то время районы делились. В то время, пока он учился, он познакомился с будущей моей мамой, твоей бабушкой, Тарнакиной Евдокией Илларионовной, год рождения у нее 1914-й. Она немного раньше поступила в педучилище и закончила в 1935-м году. Твою бабушку направили на работу в станицу Александрийскую. Они переписывались друг с другом, поближе стали и, в конце концов, поженились. Дружили, поженились и вместе стали работать в селе Новозаведенное.

Потом мой отец, Николай Александрович, твой дедушка, поступил учиться в педагогический институт города Ставрополя. Отучился он полтора года и началась война. Его призвали служить, но сначала послали на курсы политруков в город Челябинск.

Там он закончил курсы политруков, присвоено было звание лейтенанта и дальнейшее его было направление в Волгоградскую область. После этого в 1941-м году попадает он на старые границы Советского Союза в армию под руководством маршала Тимошенко.

Эта армия попадает в окружение и получается так, что солдаты армии первый раз вышли из окружения и попали на Украину в действующую армию, прошли особый отдел, проверку. И снова эту же армию Тимошенко берут в окружение. Тимошенко тогда еще не был маршалом, а был генералом, так вот – он садится в самолет и покидает эту армию. Бросает армию, можно так это назвать. Армия осталась в окружении и немцы, соответственно, берут ее в плен вместе с остальными батальонами.

После этого пленных везут в Германию и отец мой попадает на фарфоровую фабрику, это уже на границе Германии и Чехословакии, Судетская область. Начинает там работать на производстве посуды. Случилось это в 1942-м году и только в 1945-м году из плена его освободили американцы. Погрузили всех и отвезли в Освенцим, там был фильтр. Проверяли всех, как и что.

После этого его отправили в Казахстан охранять военнопленных. Там были немцы и все, кто воевал против нас. И до 1946-го года он работал при НКВД, служил. Как он рассказывал, возил и призывников, охранял военнопленных. И только в 1946-м году он демобилизовался. Его восстановили в звании лейтенанта и он, уже будучи в Казахстане и работая, – был лейтенантом.

После демобилизации стали работать, жить. Сестра его работала в городе Тырныаузе в Кабардино-Балкарии, и он приехал туда. Устроился на молибденовую шахту. Стал работать. Жили мы там очень тяжело на высоте 3 200 метров. Я родился в Тырныаузе, а жили мы не в самом Тырныаузе, а в поселке Горном. Сегодня поселка нет этого, кирпичные стены, руины стоят. Все люди живут внизу.

До 1949-го года мы жили в этом поселке Горный рядом с Тырныаузом. Внизу был Тырныауз, облака ходили по поселку, бывало, воздуха людям не хватало. В убежище часто приходилось всем идти в то время, как делались подрывы в шахте. Буты, куски руды и камней летели на поселок. Выла серена и люди должны были уходить и прятаться в убежище.

Помню такой случай из детства. Я оставался дома со своей старшей сестрой, она была старше меня на восемь лет. Комната была четыре на четыре, разделенная ширмой из ситца. В одной половине жило нас четверо, а на другой половине – еще восемь человек, которые тоже работали на шахте.

В один из таких дней на соседской половине остался один больной человек. И во время сирены я заплакал, маленький был, мне всего было около года. Ну и сосед говорит моей сестре: «Ты давай Геннадия сюда, ко мне, я с ним побуду». А ей всего около девяти лет в то время было. Сестра понесла меня и в этот момент, он все-таки решил встать и поправить кровать. Он встал. И в этот момент — взрыв потолка, бут влетает через потолок. Нас разбрасывает в стороны, бут пробивает сетку кровати, пол под кроватью и уходит в землю.

После этого случая отец с мамой сказали, что все, мы здесь больше не будем жить, переедем к бабушке маминой в Георгиевск, там будем работать и жить. Если бы сосед тогда взял бы меня на руки, не вставая, нас бы не было обоих, а так, я его спас, получается, он за мной потянулся, поднялся и жив остался.

Все последние дни до нашего переезда этот сосед, приходя домой, интересовался, а купали ли уже Гену, и если нет, то он сам шел меня купать, а после этой водой мылся сам. Мой отец все говорил, что он бы так не смог.

А в 1949-м году, переехав в город Георгиевск, отец устроился на арматурный завод. И до пенсии, и во время пенсии он так и продолжал работать на арматурном заводе. А мама не работала, мама, бабушка твоя, в 1959-м году умерла и тебя не видела. Вот такая судьба. Что я еще могу сказать? Тяжелая судьба была у всех нас послевоенных».

Присланные Евгенией в редакцию сайта строки больно читать: «ранений не имел, но имел сплошные нарывы на ступнях ног». Или про этапы плена, про «присвоение порядкового номера». Вот так стирается человек. И вот почему важно знать его имя, важно нам, потомкам, рассказывать его историю, чтобы он вновь обрел свое имя и свой голос.

Елена Шелухина пишет. Имя воина: Михаил Ильич Алехин. Дата рождения: 21.11.1897. Место рождения: Орловская обл. (ранее была Курская), дер. Ястребенка, Лабынцевского сельского совета. Воинское звание: рядовой-пулеметчик. Дата смерти: декабрь 1941 года. Место смерти: лагерь Шталаг под Минском.

Михаил Ильич Алехин

В 30е годы дед Михаил перебрался с семьей в Москву и пошел работать на метрострой, он был отличным плотником, потом перешел на Ростокинскую мебельную фабрику. С этой фабрики дед и ушел добровольцем на фронт, взяв с собой младшего сына Николая, которому было только 17 лет.

Попали они в 13 дивизию ополчения, которая формировалась в Щербаковском районе Москвы. 21 июля с пункта сбора вместе с сыном Михаил Ильич ушел на фронт. 13я дивизия, к сожалению, долго не просуществовала, слишком непростая ситуация сложилась, очень сильные бои были. Дивизия оказалась в «Вяземском котле». По архивным документам я теперь могу догадываться, что плохо вооруженные бойцы, попали в окружение. Всех их согнали в лагерь для военнопленных Шталаг. Спали люди в ямках, которые сами копали, есть нечего, пить нечего. Если удавалось мирному населению через колючую проволоку перебросить какую-то еду — это был праздник. Дед заболел: холод, голод и скорее всего обострившаяся язва желудка. Домой пришла похоронка — безвести пропавший. Что произошло на самом деле было не ясно долго. Архив Министерства обороны ничего сообщить не мог. До сих пор точно не знаем, под Вязьмой в боях дед умер, или в лагере. По одним архивным записям текущего времени он умер в лагере под Минском в декабре 1941 года, по другим в январе 1942-го и захоронен в братской могиле.

После страшных боев сын не знал, что случилось с отцом, сам был ранен, спасли местные жители. К счастью, Николай выжил и вернулся с фронта в 1945м.